Ones in a blue moon — Люся Малкис о «Золотом льве» павильона Литвы на венецианской биеннале

Приглашенный редактор Design Mate в июле Люся Малкис — о том, почему главный приз венецианской арт-биеннале получил павильон Литвы, а также об ассоциациях и неочевидных параллелях.

Люся Малкис архитектурный продюсер и публицист, основатель платформы archipeople.ru, проводник в образовательных международных поездках по Голландии, Швеции, Германии, Венеции

В кои-то веки вынесенный на задворки Венецианской арт-биеннале павильон Литвы, далеко не всем в мире известной страны, которая до того десять раз отметилась в параде мирового искусства, получил «Золотого Льва»! За что, спросите вы меня, человека, который дважды с момента открытия 58-й арт-биеннале смотался вместе с участниками нашего с Анной Швец образовательного тура в Венецию? Что такого показали в литовском павильоне и чем подкупили жюри, — самых авторитетных арт-критиков планеты, — авторы перформанса для 13 голосов «Солнце и море» («Марина»)?

Попробуем разобраться. Первое, о чем я думаю как посетитель, изнуренный хождением по многочисленным, а именно 72-м национальным павильонам, это то, что сегодня создание простых, свободных от завуалированных смыслов художественных высказываний и форм — и есть тот самый тренд, который очаровывает не только видавших виды международных экспертов, но и неискушенную публику.

Люся Малкис о «Золотом льве» павильона Литвы на венецианской биеннале

В 1972 году арт-директор Марио Пенелопе, представивший тематическую выставку «Работа или поведение», положил начало традиции давать биеннале туманные названия. Следуя ей, тема 58-й арт-биеннале, предложенная Ральфом Ругофф, директором лондонского центра современного искусства Hayward Gallery звучит как «May we live in interesting times».

Кстати, а как бы вы перевели эту фразу, в конце которой нет ни вопросительного ни восклицательного знаков?

Для меня она — вовсе не проклятие и не заклинание, которым запугивали ценителей и любителей искусств авторы новостных колонок в преддверии Венецианской биеннале, а, скорее, вызов и вопрос о готовности познавать мир в самые, наверное, благоприятные для человечества времена, в эпоху торжества научно-технического прогресса, просвещения, здравоохранения, интернета и искусств. Когда еще мы, жители мегаполисов, так комфортно и расслабленно чувствовали себя в городе? Допустим, в Москве?

Еще каких-то десять лет назад столица великой страны была сурова и требовательна к нам, ее жителям. Нельзя было плюхнуться посреди площади на качели или, упаси бог, прилечь на зеленый газон.

В 2011 году, в рамках моего образовательного курса-контеста для архитекторов, дизайнеров [EDDE] мы обсуждали со студентами, что переживает человек, оказавшийся на Триумфальной площади, той, советской, до которой не добрались ещё ни Варламов с Мегабудкой, ни, уж тем более, buromoscow с Анной Андреевой. Большинство из участников признались, что чувствуют себя маленькими и беспомощными. Куратор программы архитектор в третьем поколении Дмитрий Борисович Бархин, напротив, высказался, что, работая в молодости на Триумфальной, всякий раз, оказавшись там, переживал величие человека-творца и эмоциональный подъем. Как в готическом соборе, где люди чувствуют себя по-разному: одни – подавленными и несчастными, другие же переживают подъем духа и мощный экстаз, улетая вместе с пространством ввысь.

Из Москвы я вновь возвращаюсь в пространство обладателя «Золотого Льва – 2019», в павильон Литвы, где, как мне показалось, публика почувствовала себя просто хорошо. Никаких падений и подъемов, ничего, что взывало бы к переживаниям высшего порядка.

Чтобы его найти павильон в одном из портовых ангаров, нужно изрядно попетлять. Впрочем, уже на подходе поток жаждущих искусства паломников становится плотнее, а потому можно расслабиться, убрать телефон и двигаться за толпой, изредка покидая шеренгу, чтобы заглянуть сквозь прутья кованых решеток в прохладные зеленые венецианские сады.

Культуролог, искусствовед и венецианец, автор книги «Мифология Венеции» Глеб Смирнов в своем новом трактате «ARTODOXIA» назвал этих движущихся навстречу искусству людей, нас с вами, артодоксами, жаждущими арта и поклоняющимися Арту. Лежа в постели венецианской арендованной квартиры я, как музыку, слушаю стук колес их дорожных сумок: они и будят и убаюкивают, не давая забыть о временности пребывания в этом оазисе творчества. Синестезия как дарованный далеко не каждому дар восприятия мира, смешивающий привычные представления и чувства вдруг делает архитектуру Венеции теплой, а размышления об увиденном — зелеными. Словно в рассказе культового русского архитектора Александра Бродского, который я могу здесь совершенно свободно привести, ни на кого не ссылаясь, поскольку являюсь автором перевода.

Послушайте. Нет, не так. Перед тем, как зайти в павильон Литвы почувствуйте звуковую тональность пространства кожей, прочитайте его вибрации кончиками пальцев и прикоснитесь губами к аромату сухой листвы. Вам не обязательно быть рожденным синестетиками как Набокову или Скрябину, достаточно обладать творческим мышлением и ассоциативно проводить параллели между несвязанными вещами.

«Шуршание сухих листьев — вот главное воспоминание о том летнем дне 2006 года, когда я впервые вошел в Джардини. Я никогда не был там раньше, и я был там, чтобы собрать свою инсталляцию в Русском павильоне для архитектурной биеннале. Сад был абсолютно пуст и покрыт сухими листьями старых платанов. Он выглядел заброшенным, пустынным и очень сонным. Листья покрывали все — аллеи, дорожки, газоны, здания и громкий шелест слышался с каждым шагом, единственный звук, который сопровождал наши шаги. Национальные павильоны были разбросаны вокруг, наполовину покрытые листвой, некоторые с окнами, заколоченными фанерой, исчезающими в зелени сада. Это был город неизвестного времени, затерянный в джунглях, все его здания принадлежали совершенно другим архитектурным стилям. Только сухие листья объединяли все, примиряя эти случайные здания, стоящие рядом друг с другом, приводя их к общим основаниям. Когда я шел по аллее и оглядывался по сторонам, меня поразила мысль, что этот затерянный город иногда превращается в центр всего передового в искусстве и архитектуре. Я был потрясен. Я пытался представить, как это могло бы выглядеть, но шелестящие листья предотвращали любые попытки думать. Я не видел вокруг себя ничего современного; Я не мог представить себе веселую толпу в этих сонных переулках».

Постояв минут 20-25 в очереди и пройдя сквозь строгих карабинеров на охраняемую режимную территорию зрители минуют двор, и, поднявшись по деревянным скрипучим ступеням двухэтажного здания зрители устремляются на круговые галереи. Впрочем, стоять у окон, рассматривая открывающееся водное пространство и посетителей тоже довольно приятно. Но нельзя – попросят удалиться: раз пришел – слушай и смотри куда велят.

Каждая музыкальная сессия длится около пятнадцати минут. Прильнув к перилам интересно разглядывать исполнителей. В целом, это довольно захватывающее зрелище вызывает смешанные чувства: кто-то удивленно вглядывается в солиста, полулежащего в зеленых плавках в шезлонге, другие же не могут оторвать глаз от «хора»… Впрочем, каждый может присоединиться к отдыхающим на пляже статистам и полежать в лучшем павильоне биеннале. В этом случае тридцать пять тонн золотого песочка, уютный гамак и внимание публики будут обеспечены! Желающих, действительно, много. Среди них люди совершенно разных возрастов, как это говорят, «цветов кожи» и комплекции.

Без усилий погружаясь в атмосферу, созданную творческим коллективом в составе режиссера Ругиле Барзджюкайте, драматурга Вайвы Грайните и композитора Лины Лапелите очаровываешься происходящим. Впрочем, очарование сменяется задумчивостью, когда зрители, насладившись картинкой вслушиваются в текст – распечатанные листы лежат тут же.

Изменение климата, глобальное потепление — вот тема, которая волнует авторов.

«Песни повседневности, песни тревоги и скуки, песни практически ни о чем. И за всем этим — медленный скрип Земли, ее дыхание» — так описывают происходящее сами авторы. Жюри оценило «экспериментальный дух и изобретательность» павильона в сочетании с «критикой безделья» и сочувствием жителям Венеции.

Как отмечают авторы павильона, «современные кризисы разворачиваются легко, мягко — как популярная песня в самый последний день на Земле».

И снова цитата критика: «Чтобы быть современнику ясным, то есть демократичным, нужно замешивать мессадж на гламуре. Подсахарить лекарство. Чтобы не выплевывали… скармливать зрителю что-то невыносимо красивое. Вместе с горьким» (А. Боровский).

Очень тревожные вещи происходят в красивых ласкающих глаз теплых декорациях.

Солнце, море и песок невозможно близко и, в то же время как художественное полотно отрезаны от зрителя. Свесившись с перил, можно подсматривать за актерами в попытке понять, кто же статист, а кто – исполнитель главных партий, не вслушиваясь в текст, потому что, кажется, понять его слишком сложно. Можно легко и непринужденно игнорировать главные сообщения оперы и не читать разложенные повсюду листы.

Возможно, павильон Литвы, лишенный идеологической составляющей, которой опутаны как сетью национальные павильоны, свободен в своем незатейливом высказывании. И не отчуждает зрителя назидательным тоном. Всех принимает и с каждым говорит о том, что персонально важно. Без пафоса, фраков, кринолинов и, обязательной для подобных случаев, репрезентации картины мира будущего, несущей страдание и мрак.

Просто море и просто солнце.