Александр Цимайло и Николай Ляшенко: «Хорошую архитектуру можно «читать»

22 апреля в Архитектурной школе МАРШ начинается интенсив «Знакомство с современной архитектурой», где учащиеся, ранее профессионально не связанные с архитектурой, вникнут в современную архитектурную повестку и научатся анализировать архитектуру. В программе интенсива запланированы экскурсии на значимые архитектурные объекты и в архитектурные бюро, а также встречи с известными российскими архитекторами.

Куратор курса, журналист и автор Telegram-канала «домики» Ася Зольникова провела интервью с партнёрами бюро «Цимайло Ляшенко и Партнеры» Александром Цимайло и Николаем Ляшенко, и они рассказали, что такое современная архитектура, какую роль играет архитектор в развитии общества, и как архитектура эмоционально на нас воздействует.

Николай Ляшенко

Александр Цимайло

Тема нашего интервью – популяризация современной архитектуры и разговор о профессии с непрофессиональной аудиторией. Поэтому первый вопрос достаточно наивный: если перед вами человек, который мало знает о том, чем вы занимаетесь, как бы вы ему это объяснили?

Николай: Мы проектируем, чертим линии, делаем планы, придумываем образ здания — это само собой разумеющееся и, наверное, наиболее понятное. Но также у нас есть редкая возможность заглянуть чуть вперед и проанализировать, как через определенный промежуток времени будет жить конкретное место или участок. Я думаю, это самое интересное и, пожалуй, самое ответственное в нашей работе.

Какую роль в развитии общества играет архитектор? В XX веке довольно популярной была идея, что архитектор способен радикально улучшить мир. Вы в одном из интервью говорили, что должно сойтись много факторов, чтобы архитектура стала таким определяющим компонентом.

Александр: Мне кажется, наша роль несколько преувеличена. Технологии меняют жизнь значительно быстрее, чем архитектура. И вообще у нас профессия очень инертная — всем кажется, что можно нарисовать картинку и бежать строить, но на самом деле это долгий процесс: проекты долго появляются на свет, результат долго присутствует в виде построенного дома. Повлиять тем самым на людей мы можем лишь отчасти, но я бы не сказал, что это фундаментальное изменение. Может быть, чуть больше влияет градостроительство. А вот именно архитектура, как предметная профессия, имеет менее глобальное значение. Понятно, что здания могут вызывать у людей достаточно сильные эмоции. Или какое-то общественное пространство может повлиять на ту или иную локацию, стать точкой притяжения. Но это только одна составляющая — важная, но не основная.

Николай: Я добавлю. У архитекторов бывают очень разные задачи и подходы, и когда есть локальная задача построить жилой дом на выделенной территории, то нет серьезных возможностей повлиять на среду, на формирование центра притяжения. А если есть общественная функция или заложено программирование всей территории, у архитектора такое преимущество появляется, потому что он превращается в режиссера, который может управлять этим процессом и командой из разных специалистов. И если все правильно сделать, то появляются рычаги, которыми можно влиять на жизнь людей.

ЖК Brodsky, Москва. Цимайло Ляшенко и Партнеры

Вы сказали, что эмоциональная сторона проектов – не самое главное. Может быть, поэтому архитектура так мало представлена в общей повестке — если что-то и происходит в этой сфере, то обычно не освещается в непрофильных СМИ?

Александр: Это вопрос образованности общества и его погружения в тему и проблему. Потому что если спросить европейца: «Кто у вас в стране самый известный архитектор?», то, как правило, минимум 50% людей назовет две-три фамилии. У нас, к сожалению, такого нет. Отчасти это наследие советского времени, когда профессия была непопулярна — архитекторы существовали как отдельная каста, сами по себе, и общественности их работа никак не транслировалась.

Николай: Я думаю, что это еще связано с определенным периодом – в 90-е и начале 2000-х, когда появилось много неоднозначной архитектуры. К тому же люди не всегда понимают, почему вдруг создаются какие-то огромные кварталы. На мой взгляд, сейчас ситуация чуть-чуть меняется в лучшую сторону, потому что появляется больше хороших проектов. Это не быстрый процесс, но, тем не менее, люди начинают проявлять больше интереса к авторству.

Архитектор в России — это публичная профессия или все-таки до сих пор очень закрытая?

Николай: Я думаю, это зависит от задач, которые архитектор решает. Те, кто взаимодействует с большим количеством людей, становятся очень публичными. Причем от этого выигрывают все. Архитектору нужно иметь возможность донести свою идею, потому что тогда архитектура считывается людьми не просто визуально, у них появляется понимание того, как проекты планировались и задумывались. Это очень правильно влияет на оценку и восприятие.

Александр: Хорошую архитектуру можно «читать». И это значит, что ты можешь не просто посмотреть на здание и сказать: «Класс!», а понять идею. Потому что в хорошей архитектуре всегда есть идеи, и про хороший дом всегда есть что рассказать. В нашем понимании хорошая архитектура отличается от посредственной именно тем, что в ней есть концептуальная, интеллектуальная составляющая.

А если говорить про людей вне вашей профессии, что бы вы посоветовали, чтобы этот вкус развить? Безусловно, нужна насмотренность, но ведь это не все?

Николай: Это вопрос погружения и качества восприятия: смотришь ли ты только на картинку или еще и считываешь идею, вникаешь в детали, понимаешь пространство, замысел. Если ты таким образом анализируешь, смотришь на архитектуру, то у тебя со временем вырабатывается собственный вкус. Когда мы занимаемся со студентами, то даем ребятам задачу — у нас она часто воплощается в поездках — посмотреть на архитектуру, изучить основные особенности, увидеть, что конкретно нравится, и зарисовать это. Это такое осознанное восприятие архитектуры. Тогда ты начинаешь понимать, разбираться в этом хотя бы для себя.

Вы, как правило, имеете дело с очень локальными проектами, например, жильем. Но иногда ведь действительно можно построить какое-нибудь одно здание или реализовать какой-нибудь один проект, который меняет жизнь своего города или района.

Николай: Вы про Бильбао?

Про Бильбао или про Хайлайн-парк. Вы осознанно избегаете таких проектов, или просто еще время не пришло?

Николай: Мы постепенно идем к этому. Редко, когда сразу получается найти такой проект, в котором как раз воплощаются все обозначенные вами задачи. При этом «эффект Бильбао» не всегда достигается за счет нового строительства. Этот феномен можно развить на уже существующей территории, как было, например, в квартале Пфефферберг в Берлине. Это бывший пивной завод, и туда при поддержке города начали приглашать деятелей альтернативных дизайнерских направлений, художников, то есть тех, кому для реализации нужно было только какое-то пространство. Они делали перформансы, выставки, и таким образом у общества созрел интерес к этому месту. И после того, как туда переехали очень известные галереи, театр, это стало значимым для города общественным пространством. Вокруг него начали с удовольствием строить дорогие жилые дома — все хотели быть поближе к этому эпицентру.

Квартал Пфефферберг, Берлин

Александр: В Москве тоже есть эффект Бильбао, связанный с благоустройством всего центра. Город стал более дружелюбным и, соответственно, все начало работать по-другому, люди зажили по-другому.

Еще один вопрос про влияние проектов. У вас был такой опыт взаимодействия с архитектурой, когда само нахождение рядом с ней оказало на вас очень сильное воздействие?

Александр: У меня было подобное переживание в студенческие годы, когда я увидел Институт арабского мира Жана Нувеля в Париже. Я помню, что посмотрел и подумал: «Господи, как же круто, умно и концептуально сильно». Это абсолютно модернистский дом, его диафрагмы напоминают арабскую вязь, и при этом оно супертехнологично, очень минималистично сделано. Нувель вообще очень сильный архитектор с концептуальной точки зрения. И это, наверное, один из лучших его объектов.

Институт арабского мира Жана Нувеля в Париже

Николай: У меня тоже два таких ярких воспоминания из студенчества. Первое — когда я еще учился в Германии и у нас были ознакомительные поездки. Тогда я не знал, кто такие Херцог и де Мерон, и первый раз попал в Швейцарию. Мы ездили по Альпам, сначала смотрели здания, которые делают никому не известные местные архитекторы. И дальше апофеозом были здания Херцога и де Мерона. Меня, конечно, очень сильно впечатлило отношение к деталям — вот этот подход людей к обычным строениям, которые у нас всегда делались абы как. Я на третьем курсе вообще не понимал, что это такое.

Südpark, Базель, Швейцария. Herzog & De Meuron

А второе было связано с архитектурным наследием — городом Сан-Джиминьяно, основная архитектурная особенность которого – четырнадцать средневековых башен, построенных знатными семействами в XI—XIII веках. Когда приезжаешь туда, то понимаешь, что город может быть совершенно другой, совершенно необычный, неожиданный. Это показало мне, что можно проектировать вопреки всем канонам и искать какие-то удивительные решения, которые, конечно, должны быть оправданы.

Сан-Джиминьяно, Италия

А сильно зависит эмоциональное воздействие архитектуры от того, сколько денег в нее вложено, какое громкое за ней стоит имя?

Николай: Нет, интеллектуальная составляющая как раз, наоборот, важнее. Если идея имеет авторство и определенное качество, то чем она проще, тем лучше.

Вы сами довольно много работаете с уже существующей городской тканью. Чем этот выбор обусловлен?

Александр: Нам просто интересно решать разные задачи: и новые дома строить, и заниматься реконструкцией. Потому что понятно, что там уже есть контекст, а мы очень уважительно к нему относимся. Считаем, что здание должно быть с ним связано, хотя и может при этом радикально отличаться.

Николай: Еще нам интересно, как здание живет свою долгую жизнь и что с ним может происходить. Архитектура, которая не живет в городской среде и нигде не востребована, умирает. И выбор тактичного, деликатного решения для нее — это интересная задача.

И еще один вопрос про наследие. За время работы в Москве ваше бюро успело сменить несколько исторических зданий. Чем был обусловлен выбор помещений?

Николай: Атмосфера, которую дают такие исторические пространства, сложно найти где-то в другом месте. Мы много времени проводим в офисе, и, соответственно, для нас это стиль жизни: мы вместе с командой сформировали его за долгие годы совместными усилиями, и для нас это такая семейная история, а не просто фабрика по производству проектов. Поэтому очень важно, чтобы было какое-то волшебство в том месте, где мы работаем. Мы достаточно долго искали новые помещения, и тут, знаете, должно сработать ощущение, что это то самое место, где ты хочешь заниматься любимым делом.